Сионист Гершович

Максим Франк-Каменецкий1

Володя и Ада Гершовичи (и их маленькая дочь Суламита) делали алию в 1972 году. Наверное, это была самая красивая семейная пара в Москве в то время . Их еврейство было немедленно узнаваемо, но в этом еврействе было что-то нездешнее (нетамошнее, с моей теперешней позиции). Было трудно поверить, что они выросли в том же СССР, что и мы все, и поэтому было особенно естественно, что они уезжали в Землю Обетованную. Было ясно, что СССР не их страна обитания, этих ослепительно красивых и гордых евреев. (С тех пор, уже в Израиле, родились и выросли еще два клона той же породы: две дочки, Смади и Нати).

На проводах Гершовичей была вся Москва. И это не фигура речи – это действительно так. Много раз в течение всех прошедших с тех пор лет я обнаруживал, что кого-то из моих новых знакомых я уже встречал давным-давно на проводах Гершовича, но тогда я с ними еще не был знаком и потому не мог запомнить. Хорошо запомнился мне Владимир Максимов. Он производил впечатление очень запуганного человека. Поскольку о нем тогда постоянно твердили "вражеские" голоса, я пытался с ним заговорить, но он, видимо, воспринял мой интерес к нему с подозрением. Наверное, стукачей на этом празднике жизни и вправду хватало. Вот эта обстановка праздника запомнилась: почему-то совсем не было грустно, а ведь расставались навсегда. Я вообще не должен был бы там быть– ведь я тогда работал в Институте атомной энергии и мог бы иметь крупные неприятности из-за участия в таком мероприятии. Но никаких последствий тогда не было, в отличие от других проводов, всего 5 лет спустя, когда после отъезда Эдика Трифонова меня лишили-таки допуска и фактически выгнали с работы. Но это другая история.

Я хорошо знал Володю задолго до его отъезда, наверное с 1957 года. Он был ближайшим другом Эрика Давыдова, сводного (и старшего) брата моей будущей жены Аллы Воскобойник, с которой я в то время учился в одном классе и часто бывал у нее дома. Володя тоже был частым гостем, навещая своего друга Эрика, только что отслужившего в армии и готовившегося к поступлению на мехмат МГУ. По наущению Алиного отца Давида Израилевича мы с Аллой готовились к поступлению на физтех. Володя в то время то ли еще учился, то ли уже окончил пединститут. Эрик поступил на мехмат, я поступил на физтех (Алла не поступила), вскоре мы с Аллой поженились, и в 1961 г. я переехал (течнее перешел в соседний подъезд того же дома) жить к Воскобойникам.

Тогда я стал видеть Володю еще чаще. Его приход был всегда праздником. Он с молодых лет был большим любителем застолий, возлияний и вкусной еды. Особое пристрастие он питал к пиву с раками. Я развивался гораздо медленнее, чем Володя, и поэтому пришел к пониманию того, что in vino veritas, гораздо позже. Только много позже, когда мы стали встречаться опять, в Израиле и в Штатах, я смог в полной мере разделить с Володей удовольствие от настоящего застолья, которое только он может организовать. Несколько лет назад я в очередной раз ехал в Израиль, и Володя попросил купить в таксфри Кальвадос, мол давно не отведывал. Я привез литровую бутылку, и когда она как-то неожиданно быстро кончилась, Володя вдруг в несвойственной ему грубой манере спросил: "Старик, ты что, вообще мудак?" "В чем дело?" - не понял я. "Я тебя просил привезти Кальвадос? Нужели трудно было выполнить мою просьбу?" "Так я же привез!" "Вот я и спрашиваю: ты совсем мудак? Кто же берет только одну бутылку?!"

Но в те далекие годы я не очень-то участвовал в застольях. Я был физтехом, и этим все сказано. Володя с Эриком не только пили, они вели долгие разговоры о математике, и это было то, что меня страшно интересовало. Я слушал их беседы о теории чисел, о функциональном анализе, о теории групп и топологии, и пытался получить ответ на вопрос, меня волновавший. Что из всей этой премудрости, которая не входила в обязательный курс математики на физтехе и на изучение которой надо было бы потратить кучу времени и сил, может мне пригодиться в той области науки, которую я для себя выбрал: в физике? Не было сомнений в том, что современная математика будет все больше использоваться в физике, но какие именно разделы? И как скоро? Чтобы оценить это, надо было получить хоть какое-то, пусть очень поверхностное, представление об этих новых разделах математики. Вот в этом отношении Володя и (ныне покойный) Эрик оказали мне неоценимую услугу. Наверное под их влиянием я навсегда сохранил интерес к современной математике, и это позволило мне в дальнейшем оказаться первым, кто применил (вместе со своими учениками) важнейший раздел современной математики, алгебраическую топологию (теорию узлов), в физике полимеров и биополимеров. В отношении увлечения топологией и ее применениями на меня оказал влияние еще один мой приятель, с которым я сдружился как раз в период отъезда Гершовича, харьковский химик Игорь Кривошей.

Итак, мы расстались с Володей в 1972 году, как казалось навсегда. Он процветал на Земле Обетованной, ну а я, вместе с оставшимися, погрузился в существование, гениально обозначенное Губерманом:

Во тьме зловонной, но тепличной,
мы спим и слюним удила,
и лишь жидам небезразличны
глухие русские дела.

Как это ни странно, Володя "глухие русские дела" продолжал принимать близко к сердцу и после отъезда в Израиль. Мало кто (а скорее всего никто) знает и помнит о правозащитном движении в СССР больше, чем Володя. Как я с удивлением узнал, когда мы с ним снова стали видеться, он умудрялся следить, по крохам вылавливая сведения, просачивавшиеся из-за железного занавеса, за перипетиями моих неприятностей с Советской властью. Я даже не знал в то время, что об этих перипетиях было известо кому-либо за границей.

А. Есенин-Вольпин и В. Гершович

Мы встретились с Володей вновь после того, как наш сон (нас - советских людей) в "зловонной, но тепличной" тьме был прерван Горбачевым. Встреча состоялась в самом конце 1989 года. Эдик Трифонов организовал тогда в Реховоте, в Институте Вейцмана, Первый (и, как вскоре выяснилось, последний) израильско-советский симпозиум по биофизике. Тогда еще не было полетов между Москвой и Тель-Авивом, так что советской делегации во главе со А.С. Спириным и М.В. Волькенштейном пришлось лететь в Каир, а оттуда ехать на автобусе в Тель-Авив. Это была моя первая поездка в Израиль, и это было воистину как dream comes true. Мне кажется, что у нас в делегации даже не было стукача, хотя пара молодых научных сотрудников, годившихся на эту роль, была. Мы много ездили по стране все вместе, с гидом, но когда нас повезли в Иерусалим, я сказал, что проведу день отдельно от остальных. Я доехал с коллегами до въезда в город, и там меня забрал Гершович на своем жуке-фольксвагене. Так нам удалось провести целый день вдвоем после почти 20-летней разлуки.

Наверное никто не знает Иерусалим лучше, чем Володя. При осмотре Иерусалима с ним понимаешь, что такое настоящий сионист.

Он с одинаковым энтузиазмом и любовью водит и по еврейской, и по христианской, и по арабской частям города. И повсюду у него друзья, обо всем он рассказывает что-то особенное, чего не услышишь от казенных гидов. И вот что удивительно. Много раз, слушая Володины рассказы (о чем угодно: об истории правозащитного движения, об истории евреев, истории христианства, истории математики) я думал: наверное сочиняет; не может он так детально знать и помнить все, о чем рассказывает. Когда-то эти сомнения оставались при мне. Но с развитием Интернета и, в особенности, Википедии стало легко проверять Володины рассказы на разные темы. И я это много раз проделывал, в секрете от него (сам Володя так толком и не освоил компьютер, может быть потому, что он и так все помнит). И вот, я не припомню ни одного случая, чтобы проверка не подтвердила самые, казалось бы, невероятные истории, которые рассказывал Гершович.

У Гершовича чрезвычайно развито ассоциативное мышление. Поэтому, беседуя с ним на какую-то тему, нужно тщательно подбирать слова, чтобы не вызвать какой-то новой ассоциации, которая бы увела его мысль в сторону. Тогда он может долго не вернуться к исходной теме, увлекшись томой, навеянной каким-то неосторожно оброненным собеседником словом (таких "вложенных" один в другой монологов может оказаться множество в течение одной беседы).

Говоря о Гершовиче, нельзя не сказать о его кулинарных талантах. Священнодействие начинается в Старом Городе, где он неспеша и со смаком ходит то мясным рядам, беседуя с хорошо ему знакомыми арабскими мясниками и выбирая нужные ему куски баранины. Затем долгий процесс готовки и, наконец, когда ты уже совсем изголодался, сама трапеза. Володя убежден, что есть можно только то, что он сам приготовил. Поэтому, когда он гостил у нас в Бостоне, он перед отъездом приготовил про запас такое количество еды, что мы с моей сестрой Машей ее заморозили и потом ели целый год.

С годами остается все меньше людей знавших тебя молодым и знавших тех, память о ком тебе дорога, но кого уже нет с нами. Володина поразительная память, его интенсивный интерес к советской истории раннего брежневского периода и наша общая с ним судьба в течение десятилетий делают для меня регулярное общение с ним, если не напрямую, то хотя бы по телефону, абсолютной необходимостью. Он всегда немедленно меня узнает, как только берет трубку: "А-а-а это ты. Ну привет, старик, что там новенького у вас в Бостоне?"

Бостон

Октябрь 2010 г.

1) Максим Франк-Каменецкий - доктор физико-математических наук, профессор факультета биоинженерии Бостонского университета, специалист в области ДНК. Академик РАЕН, член Нью-йоркской академии наук, член редколлегий журналов "Химия и жизнь", "Биополимеры и клетка", "J. оf Вiоmоlесulаr Struсturе аnd Dynаmiсs", "Int. J. оf Gеnоmе Rеsеаrсh"; автор открытия. До отъезда из России – заведующий отделом Института молекулярной генетики РАН, заведующий кафедрой Московского физико-технического института. Источник: http://www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=130484 (Прим. А. Зарецкого)

Мемориальная Страница