 |
| Виталий Свечинский |
Мой товарищ Миша Хейфец, рассказывая о жившем в Израиле литературоведе, поэте и переводчике Анатолии Якобсоне, счёл нужным опубликовать его не слишком поэтическое высказывание о московских сионистах:
«Они мне казались в массе своей едва ли не одноклеточными существами».
Трудно очертить границы этической плоскости… В любом случае Толя, с его тонким и точным ощущением этического поля, был бы страшно шокирован, увидев напечатанным в популярной газете своё мнение о знакомых ему сионистах, высказанное в частном разговоре со своей женой.
Толя был всегда благородно вспыльчив, но высокий профессиональный уровень боксёра удерживал его от прямой физической конфронтации.
Познакомился я с Толей в Москве в 1968 году на квартире у Пети Якира. Толя был весь в работе над «Хроникой», летал по квартире и злился на нас, что мы сидим у него на пути и пьём чай. Более плотно мы сошлись с ним уже в Израиле.
И поэтому статья Михаила Хейфеца вызвала у меня бурю переживаний, ассоциаций и острое желание «выяснить отношения» - ещё раз поговорить на тему об участии еврея в общественной жизни и в революционном движении страны его проживания – в данном случае России. Этот спор имеет свой почтенный возраст (в России примерно 100 лет). Мы являемся свидетелями его конца.
Сегодня накоплен огромный, чудовищный опыт участия евреев в российском историческом процессе.
Толя продолжает: «… московские сионисты меня не очень интересовали – именно как круг людей… Наше поголовье, стадо наше (демократы. – М.Х.) – я это говорю без сарказма – выглядело, с моей точки зрения, симпатичнее, привлекательнее, духовнее их»3./p>
Естественно, сионисты всегда выглядели скромнее, серее и ни в какое сравнение не шли с еврейскими рыцарями чужих революций.
Откройте книгу Виктора Чернова, вождя эсэров, «Перед бурей». Трудно найти более яркое свидетельство еврейской гражданской и политической слепоты. Создаётся впечатление, что добрая половина «Народной Воли» и Боевой организации эсэров состояла из евреев. Боевики, террористы, герои акций – стреляли, взрывали губернаторов, министров и взрывались сами во имя святого народного дела.
Гец, Гершуни, Маня Вильбушевич, Осип Минор: имя им – легион. Жена Минора, А.Н.Шехтер, с трупом замерзшего грудного ребёнка на руках в этапном пешем переходе на Вилюйск – символ их страстей и страданий.
Так было «перед бурей». Потом пришла сама буря.
Наши Левинсоны с шашками и при шпорах летали по стране. Мой дядя Израиль превратился в «пламенного Срулика», и его рыжие патлы революционно торчали из-под околыша командирской фуражки. Все, в ком жива была совесть и сердце не было глухим к народной боли, ринулись в революцию.
Конечно, это было «симпатичнее, привлекательней и духовней», чем быть занятым частным, мелким делом – устройством своего национального дома.
И только ничтожно малое количество людей нашли в себе силы не поддаться соблазну и обратить свои взоры и стопы в сторону Эрец-Исраэль, Палестины. Этот великий по своей душевной зрелости акт до сих пор будоражит моё воображение.
И вот мы подходим к предмету нашего рассмотрения – к временам новой революции (середина и конец 60-х годов), к демдвижению (потом оно получило новое имя – правозащитное).
Это было славное время пробуждения после обморока. Уши жадно ловили слово правды, душа рвалась пострадать во имя этой правды. Я уверен, что психологически состояние общества было то же, что «перед бурей» - 60-65 лет назад.
Ряды демократов («поголовье, стадо наше») заполняются евреями. В кульминационный момент развития демдвижения (весна-осень 1968 года) появился документ «Письмо ста семидесяти» - петиция в защиту Гинзбурга, Галанского, Добровольского и Лашковой. Письмо ходило по рукам, и в ком была сила подписать его, тот подписал.
Я тоже взял грех на душу – подписал. Как же мне, недавнему колымскому зэку, не подписать такой протест? Обязательно подписать! Кому ж его подписывать? Короче, я обнаружил себя в хорошей компании честных людей, которая на 60 процентов состояла из «лиц еврейской национальности».
Я тут же обратил внимание Паши Литвинова, который «формировал» письмо, на это печальное обстоятельство. Пашино лицо озарилось улыбкой: «В борьбе за Свободу, за человеческое достоинство люди делятся не на евреев и неевреев, а на людей, готовых бороться за это, и людей не готовых».
В это же время я был занят изготовлением еврейского самиздата – печатал фотоспособом «Фельетоны» Жаботинского:
«… ходячее представление так формулирует роль, сыгранную в освободительном движении евреями: революции не было. Надо было вызвать её. И это взяли на себя евреи. Они – легко воспламеняющийся материал, они – грибок фермента, который призван был возбудить брожение в огромной, тяжёлой на подъём России. И так далее. Всё это много раз уже сказано, много раз писано чёрным на белом и считается большой истиной. Но я, счетовод, над этой затратой еврейского народа останавливаюсь в нелёгком раздумье и не знаю, окупилась и окупится ли она.
О, бесспорно, это заманчивая задача: быть застрельщиками великого дела, разбудить политическое сознание в 150-миллионном народе…
… но сама сила вещей отвела евреям место во вторых рядах, и мы оставляем первые шеренги представителям нации – большинства. Мы отклоняем от себя несбыточную претензию вести: мы присоединяемся – это всё, что объективно под силу нашему народу.
В этой земле нам не принадлежит созидательная роль, и мы отказываемся от всяких притязаний на творчество чужой истории».
Есть много иронии в том, что еврей, не несущий ответственности за своё национально-государственное бытие, активно участвует в «обустройстве» нравственного климата страны своего проживания. А в свете событий хотя бы только нашего, ХХ века, эта активность на чужих стройплощадках просто смешна. Если не преступна.
Наиболее остро это чувствовал мой любимый антисемит Василий Розанов: «Евреи – самый утончённый народ а Европе. Только по своей глупости и наивности они пристали к плоскому дну революции…».
Еврей свыкся с мыслью, что вот уже 20 веков он не творит собственную судьбу и собственную историю. Мы давно ощущаем себя жертвами истории и судьбы других народов.
Но всё же что-то случилось в ХХ веке, что должно было заставить нас взять судьбу – впервые за «отчётный» период – в свои руки.
Случилась революция в России, с её взлётом, становлением и падением, - и наше постыдное участие в этом.
Случилась Катастрофа в Европе – и наша постыдная глухота и слепота, приведшие к ней. (Жаботинский как сумасшедший метался по предвоенной Польше со странными призывами взять судьбу в свои руки. У большинства это вызывало смех.)
И, наконец, случилось: из небытия поднялось Государство Израиль – мечта и смысл отчаянного сопротивления, длившегося вечность. Появился свой дом, земля своя и люди на этой земле, говорящие на иврите, как тысячи лет назад…
А мы по-прежнему продолжаем куковать в своём преступном прекраснодушии и позволяем себе такую роскошь, как состязаться в «симпатиях, привлекательности, духовности» на чужих подворьях.
Или мы всерьёз уверовали в свою роль культуртрегеров и пророков, задача которых открывать глаза всем и каждому и пострадать в этом своём подвижничестве?
Признаю, мы не умеем принять спокойную аристократическую позу и достойно, не суетясь, реагировать на толчки Истории, ибо есть пробелы в нашем гражданском образовании, в нашем историческом бытии. Мы не знали рыцарских кодексов чести, у нас не было института дворянства.
Но смеяться и плакать мы-то умеем почище других! Где же мы растеряли нашу музыкальность?
Герман Файн в своей проникновенной статье «Памяти Толи Якобсона» пишет:
«Жизнь и гибель Толи Якобсона – опровержение расистских толкований национальной сущности: в мистическом чувстве причастности к определённой нации никакой роли не играют ни кровь, ни предки по плоти. Анатолий Якобсон –«лицо еврейской национальности» - был носителем лучших черт русской интеллигенции, и только русский – и никакой иной дух – цементировал его земную жизнь, был её оправданием».
Я целиком согласен с этим. Пожалуй, вымарал бы только «мистическое чувство». Что ж уж там мистического в том, что человек родился, рос, учился и выучился в недрах определённого этноса и, естественно, несёт черты именно этого этноса, и никакого другого?
Мистическим, однако, является то, что Толя оказался в Израиле и именно в Иерусалиме он «приложился к народу своему».
Это старый спор, который мы вели когда-то на нарах в нашем 19-м лаготделении, на 4-м километре в Магадане в 1951 году.
Натан Забара, еврейский идишский писатель, утверждал, что Левитан, конечно, русский художник, но смотрел он на мир грустными еврейскими глазами…/p>
Ирма Друкер, другой еврейский идишский писатель, возражал Натану и говорил, что Левитан глубинный русский национальный художник – и точка…
Прошло уже много лет. И мои дорогие Натан и Ирма уже не с нами, и спор этот уже не актуален, ибо экзистенция страны нашей внесла ясность во все эти страсти, и я могу только испытывать чувство ревности, что «мистическое чувство причастности к определённой нации» у Толи Якобсона не проецировалось на его нацию. Тем более это не давало права Толе, с его абсолютным слухом, допустить остро некорректное сравнение демдвижения с сионистским.
Был один любопытный разговор в Москве, кажется, в 1967 году. Роллан Кадыев, молодой талантливый физик, джентльмен, один из лидеров крымских татар, спросил кого-то из «наших»:
«… все знают, что евреи мечтают об Израиле. Почему вас не слышно, где евреи?»
На что последовал ответ: «Есть некоторая возрастная разница в наших диаспорах… Вы, татары, упёрлись в стену советской власти – это ваша единственная проблема. Мы, сионисты, упёрлись в стену еврейского народа – и это наша единственная проблема».
Эти записки, чувствую, перенасыщены цитатами. Но, в конце концов, зачем «утруждаться», если это уже сделано намного лучше:
«Мы не звали народ ни к кому в объятия, не сулили ему ничьей благодарности за услуги и заслуги: мы строили и скрепляли народное единство и воспитывали сознание национальных задач. И потомки благославят нас за наши суровые призывы к эгоизму…
… и скажут: благо тем, которые в то смутное время, полное миражей и обольщений, умели выбрать прямую дорогу и повели свой народ навеки прочь от чужой помощи и чужого предательства».
Так Время – самый беспристрастный судия – вручает Жаботинскому сертификат на истину.
1992 г. Таль-Эль
 |
| Виталий Свечинский, 2013 г. |
