Зернятко Виктория Григорьевна1

Воспоминания

Виктория Зернятко и Евгений Шаповал с сыном Жекой
Виктория Зернятко и Евгений Шаповал с сыном Жекой

Познакомилась я с семьёй А.А. <Якобсона> году в 1959, он пригласил нас с Е.А. <Шаповалом2> в гости. Жил он с матушкой3 и молодой женой4, ожидавшей ребёнка, в старом 2-3-х этажном доме, вросшем в землю в Хлыновском тупике. Их комната (коммуналка) выходила окнами на улицу, летом окна обычно были распахнуты, на подоконник можно было присесть, постучавшись в стекло. Толя с Майей обитали у противоположной окнам стены за ширмой. По-моему Толя ещё не закончил институт, так что угощение было – картошка и бутылка водки. С этого момента началась наша дружба.

Виделись мы часто (пока не разъехались в разные районы Москвы), иногда по нескольку раз в неделю, поскольку мы жили на равном расстоянии (300-400 м) от бульварного кольца, и дороги по делам обычно пролегали мимо наших домов.

Толя поражал какой-то детскостью: непосредственность, доброжелательность, готовность придти на помощь в любую минуту, обострённое чувство справедливости, сильно развитое чувство юмора, весёлость нрава и т.д. и т.п.; прекрасно владел русской речью, рассказчик изумительный.

К своей специальности – педагога и учителя русского языка, литературы и истории относился с полной серьёзностью. В школе, рядом с нами (в начале своей педагогической деятельности) он вёл уроки истории. Как-то он пригласил Е.А. на урок, посвящённый Ивану IV. По словам Е.А., ребята смотрели ему в рот, замерев, не пропуская ни слова. Кстати, в те времена историк обязан был быть членом партии. Его спросили, почему он не вступает? Его ответ: вопрос не корректен, нельзя спрашивать почему он чего-то не делает, правильнее было бы спросить зачем он это бы сделал.

Но главная его любовь – русское слово. Можно человека научить ему, но так чувствовать его, так понимать – это талант. Он не упускал случая рассказать происхождение слова, почему так пишется или произносится. (Возможно, это и тянуло их, его и Е.А. <друг к другу>, поскольку Е.А. так же любил физику, понимал, как подойти к проблеме).

Как-то Толя рассказал: собралось несколько его друзей-поэтов, выбрали они нескольких известных поэтов от Пушкина до Вознесенского, а из их стихов – по 100 строк. Считали неповторяющиеся слова. ( I – место Пушкин, II – Пастернак, а в конце, кажется, Евтушенко или Вознесенский).

Долгое время – единственный заработок – частные уроки. Ученики обожали его, но, главное – всегда был результат (знаю по племяннику Е.А.). Да и трудно было не влюбиться в него. Он вызывал доверие у себе у детей, как никто. Увидев, как наш сын влюбился во всяких гадов (через Киплинга), А.А., приходя к нам, тут же принимал позу какого-либо пресмыкающего или земноводного, чем вызывал потрясающий восторг малыша (тому ещё не было и пяти лет). А позже, с появлением интереса к истории, политике, снабжал его и книгами.

Как-то А.А. рассказал об одном из его учеников (по Второй школе), как тот, ужасно при этом страдая, поведал ему об отце, коммунисте, преподавателе марксизма-ленинизма, не зная, как ему поступить. (Кстати, оказалось, что именно отец его вёл у нас семинар по философии на 5 курсе, личность, право же, мрачная).

У А.А. была масса друзей из разных кругов, не знаю, как уж ему давалось со всеми поддерживать отношения и при этом ещё удавалось как-то помогать им: то бегал в поисках боржоми для лежащей в то время в больнице А.Ахматовой, то одного одноклассника должны были посадить (за хулиганство – был сильно пьян) – спасли, то какого-то стоматолога сына надо было подтянуть по физике – помогли. Когда посадили Ю. Даниэля, он счёл себя обязанным опекать Саню.

А.А. рассказывал, что дед по его матери был при царе миллионером-землевладельцем, в то время даже ещё, с его слов, стоял особняк где-то в районе Разгуляя. И тут выясняется, что скончавшийся в США его дядя-дантист, оставил как-то капитал своим родственникам в России. Это очень развеселило А.А., он ворчал, что ему пришлось заплатить целых 40 руб. за марку в Инюрколлегии, но в общем-то не верил в удачу. Когда же дело выгорело (незадолго до отъезда в Израиль), он тем не менее начал их тратить. Так, он взял меня в «Берёзку» и накупил невиданных по тем временам продуктов для Г. Суперфина, которому предстояло свидание с матерью (я была нужна для передачи их матери, поскольку у Толи совсем не оставалось времени до отъезда – мотался по всей Москве). Его весёлый нрав проявился и здесь. Присмотревшись к ценам в «Берёзке», он рассчитал, что выгоднее всего там покупать водку. Он и купил 30 (или 50?) четвертинок, рассовал по углам дома, и когда кто-нибудь забегал, то поиски водки превращались в настоящий аттракцион – надо же было вспомнить, куда он всё это добро засунул.

Уезжая, он оставил свой гонорар за переводы Т.Готье Ю.Даниэлю (с его слов, последний тогда уже был очень болен).

А усыновлённый им пёс, калека? Это было обаятельное существо, влюблённое в Толю, и последний не предал его – взял с собой.

Видимо, многие злоупотребляли Толиной готовностью помочь, и, надо сказать, Майя, как могла, пыталась оградить Толю от посягательств на его время (для творчества). А работал он очень много.

Выпив, он становился и вовсе романтиком, мог устремиться за прекрасной дамой в Художественный, а столкнувшись у Повторного с Молотовым, справиться громогласно, как поживает его друг Риббентроп.

Когда в Москве происходили политические суды, он обязательно должен был выразить свою солидарность с подсудимыми. Когда происходило судилище над Даниэлем и Синявским, друзья и просто знакомые и переживавшие сидели в маленьком кафе на Баррикадной, рядом с судом.

Когда шёл суд над демонстрантами (по-поводу ввода войск в Чехословакию), Толя бегал за цветами для Софьи Васильевны Калистратовой (она защищала Делоне). А.А. очень переживал, что его не взяли на демонстрацию. В тот же вечер он забежал к нам, придумывая как ему поступить.

Дело в том, что после 50-летия Советской власти начались сплошные юбилеи, были, например, плакаты «50 лет Советскому цирку», а Сов.Власть диссиденты между собой именовали Софьей Васильевной, Ленина – Лукичем и т.д. Толе обидно стало за Калистратову и он предложил, чтобы Сов.Власть называли Софьей Власьевной. С.В.Калистратова на самом деле была замечательным человеком, адвокатом. Её рассказы о разных делах (она <была> криминалистом) мы уговаривали записывать на магнитофон. Но с техникой было тогда худо. Это она, сразу же после возникшей угрозы со стороны властей в адрес Сахарова, объявила, что станет защищать его.

Обычно переводил он стихи по подстрочнику, а тут взялся за испанский, порядком ругался, а потом – полюбил это язык, насколько он полюбил его – не знаю.

Всё, что я понаписала здесь, обрывки каких-то встреч, разговоров, причём, абсолютно ничего не значащих. О его политическом кредо должны бы написать люди из Мемориала, из диссидентов. А мне хотелось подтвердить его чисто человеческие качества: яркий талант, которому так и не дала развернуться Сов.власть. Но его какой-то удивительно светлый характер, способный поддержать как взрослого, так и ребёнка в тяжелую минуту, так и остался в моей памяти. У нашей семьи с ним никогда не было никаких тёмных моментов. Хотя знаю, что он был весьма принципиален, но уважал мнение собеседника. Кстати, он был неверующим человеком, но обижался, когда его называли безбожником (этот борется с верой), а он – атеист (ну не дана вера).

Виктория Зернятко и Евгений Шаповал с сыном Жекой
Евгений Шаповал и Виктория Зернятко с сыном на даче у Елены Сергеевны Семеки-Панкратовой5 в Раздорах, 1970г.

А история с Военторгом?6 Она, думаю, хорошо знакома. Бдительность директора магазина, даже КГБ не очень-то была книга интересна (видимо, она была им уже хорошо знакома), но вот лояльность коллег по цеху поэтов-переводчиков стоило проверить. И ведь всерьёз обсуждали. Кстати, как член профсоюза поэтов-переводчиков Толя редко платил взносов более 20 копеек в месяц.7

Отъезд в Израиль он воспринимал как личную трагедию (в общем, из России). Здесь оставалась его любимая русская культура, литература, поэзия. Друзья, которым это так же было дорого. Говорили, что его вот-вот посадят, ещё того хуже – отправят в психушку. Сам же он считал себя ответственным за семью, сына. Для него это было главным. А там его все бросили8, человека, который не мыслил себя без друзей, детей и т. д. Одиночество...

Москва
Октябрь 2006


1) Виктория Григорьевна Зернятко (18 июля 1934 – 7 марта 2009), окончила Физический факультет МГУ в 1958г., вдова Евгения Александровича Шаповала. Их сын Евгений (Жека) трагически погиб в 1973-75гг. «Воспоминания» и фотографии предоставлены В.Г. Зернятко Мемориальной Сетевой Странице А.Якобсона в 2006 г. Примечания А.Зарецкого.

2) Шаповал Евгений Александрович (25 апреля 1931 г. – 7 октября 2003 г.) родился в Москве в 1931 г. 30 марта 1950 г. его - студента МГУ, - арестовали по обвинению в участии в антисоветской молодёжной организации. На самом деле была группа однокласников, окончивших знаменитую школу №110, которые дружили, собирались вместе, разговаривали, обсуждали разные стороны советской жизни, рассказывали анекдоты. Нашёлся среди них доносчик. Так начался крёстный путь Евгения Шаповала. После осуждения по статьям 58-10, 58-11 - полуторагодичное пребывание в тюрьмах (Лубянка, Лефортово, Сухановка, Бутырка), затем – ИТЛ (Минлаг, общие работы, туберкулёз). Освобожден 30.06.1954г. в с связи с прекращением дела за недоказанностью состава преступления. После освобождения – учёба на физфаке МГУ, (который закончил в 1958 г.), сдача теорминимума Ландау, учёба в аспирантуре, куда принят по настоянию Ландау, защита диссертации на соискание ученой степени кандидата физ.-мат. наук «Электродинамика сверхпроводников конечных размеров» в Ин-те физ. проблем. АН СССР в 1964 г., работа в МГУ, МФТИ и ФИАНе (1964-1990), участие в диссидентском движении, активная работа в «Мемориале». Много сил он отдал работе в общественной группе по увековечиванию памяти жертв политических репрессий. Группа занималась созданием биографической картотеки по расстрелянным на Бутовском полигоне, для изданной в дальнейшем Книги Памяти «Бутовский полигон» (7 томов). Источники: Материалы газеты «30 октября» № 63, «Подпольные молодежные организации, группы и кружки (1926-1953 гг.)» / Сост. Мазус И.А. М.: Издательство Возвращение, 2014. 368 с.

3) Татьяна Сергеевна Лифшиц

4) Майя Александровна Улановская

5) Елена Сергеевна Семека-Панкратова, востоковед, буддолог, к.и.н., работала в Институте востоковедения АН СССР, который в 1960-70гг. назывался Институтом народов Азии. Была секретарём Ю.Н.Рериха. Автор «Истории буддизма на Цейлоне», «Дело Дандарона» (Флоренция, 1974) и соавтор нескольких книг о Ю.Н. Рерихе. Подписала в 1968 г. письма в защиту Александра Гинзбурга.Через неё самиздатские рукописи и документы правозащитников передавались на Запад. С 1974 в США, преподаватель и ассистент профессора в Boston College, MIT, Wellesley College. Источники: Википедия; Виталий Помазов «Московские встречи».

6) Машинопись книги «Конец трагедии», забытая Майей Улановской на прилавке Военторга

7) Речь идет о характере и размере переводческих заработков Якобсона. Размер профсоюзных взносов - показатель месячных доходов.

8) Действительные подробности жизни А.А.Якобсона в Израиле к сожалению были неизвестны Виктории Григорьевне Зернятко.


Мемориальная Страница