Из Ури Цви Гринберга
С иврита Алина Лациник

От дней Исхода до сего дня

"Я все еще вижу, как шествует в пене морской
Народ мой. И я среди них. И мои домочадцы со мной.
Небесное пение чудится мне в гуще вод -
Разверзлась пучина. Мой голос с народом поет.
Другим этой песни пропеть не дано – кто еще по дну моря ходил?
И кто из Египта детей, стариков по приказу Его выводил?
А воды стояли стеной и с той стороны, и с другой.

Я с ними смотрю, как покрылся кострами Синай.
И сердце мое ручейком вплелось в ручейки их сердец.
Моисей говорит. Блеском молний отвечает ему Адонай.
Объял нас восторженный трепет: откликнулся Он! Наконец!
Никто из доныне живущих подобного чуда не знал
С начала времен. Я свидетель. Я видел Синая пожар!

Я вижу, как вновь иудеев опутал Ваал,
Как пляшут они, не стыдясь, с дочерями Ваала.
А ночью взывают к луне, причитая устало:
"Зачем Моисей от мясных нас горшков оторвал!
Разве мало в Египте могил, чтоб след наш в пустыне простыл!"

Я вижу их пляски вокруг золотого тельца.
Ушел Моисей и пропал вместе с Богом его.
Народ не скорбит. Было б мясо, вино и гульба без конца.
И те же уста, что пропели великую песнь,
Теперь воспевают тельца - Вдруг он даст им поесть?
Как быстро забыто недавних времен торжество!
А воды стояли стеной, и с той стороны, и с другой!

В нарядном халате с тугим пояском, молодой,
В ту страшную ночь за спиной Моисея дрожа,
Пока мои предки роптали, ютясь в шалашах,
Я видел, как звезды блестели алмазной дугой.
Сокрылся Всевышний за неба сырой балдахин,
хотя Моисей, павши ниц, умолял, чтоб хоть глазом одним
Ту землю увидеть, где род его будет царить,
Но только ему не дано на землю Святую ступить.

Я слышу пронесшийся через пустынную ширь
Пророческий голос, что всех голосов мне родней.
И вот он затих пред Гласом Святого Судьи.
Помолчав, вытер слезы, поднявшись с колен Моисей,
Сказал: "Я твой раб, подчиняюсь я воле твоей:
Мне не перейти с народом моим Иордан,
В Синайских песках я останусь навек. Позабыт, бездыхан."
Моисей головою поник. Был скорбен и сер его лик.

Потом огляделся вокруг: найдется здесь кто-нибудь вдруг?
И видит он юношу в новом халате с тугим пояском,
Стоящим в пустыне ночной. И спросил: "Мальчик мой,
Зачем по пустыне ночной ты крался за мной, мальчик мой?"
Глаза мои застили слезы. – Я только хотел
Пойти за тобой. Я люблю тебя всею душой,
И ты мне дороже, чем мать и отец мой родной...
И тут Моисей наклонился, меня приобнял,
Печать поцелуя оставив на юном челе.
И я ощутил: мне наставник хранить завещал
Ту землю, о коей мечтал он в пустынной ночной тишине.

Могила его до сих пор сокрыта средь высохших гор.

Я вижу, как я поднимаюсь паломником в Храм,
Где царь мой читает Тору на синайском наречье.
Мне чудятся звуки Эдема в той царственной речи,
Пока над златым алтарем клубится густой фимиам.
Левиты поют, я склоняюсь в поклоне, а коэн кропит
Святая Святых, приближаясь к ковчегу завета.
и жилы мои стали струнами музыки этой,
что в сердце горы Мория, не смолкая, звучит.
И пусть чужаки заполняют Божественный град,
Пусть денно и нощно я слышу фальшивые звуки,
Хотя иудеи к Ваалу, забывши Творца, тянут руки –
Всем телом вдыхаю я древней земли аромат.
я верю в пророчество, данное Богом в пустыне:
Что мы, перейдя Иордан, унаследуем Нил и Евфрат,
Телец золотой не сумеет вернуть нас назад
и скверна поглотит врагов, посягнувших на наши святыни.
Настанет тот день, и на вечности встав пьедестал,
Вобравши в сердца неизбывную мудрость скрижалей завета,
орлом воспарит, осенив наши головы светом,
народ, что тогда, на Синае, с Всевышним союз заключал".

Так пел этот юноша в новом халате с тугим пояском.
Хоть прожил он долгую жизнь, молод он и поныне.
И мудрости опыт ему седины придает,
А юности пыл алый цвет сохранил, как и раньше в пустыне

Через тяжесть огня юный блеск пронеся,
Вновь и вновь я гляжу в те впечатанные в беловатый сапфир письмена.
они всегда предо мной.







 

К сравнению переводов

К оглавлению переводчика