Борис Камянов
БАРАК И ХРАМ
(сонема)
Георгию Борисовичу Федорову
I
Стихи и вера... Вместе им — никак.
Стихи — вопрос, а вера — утвержденье.
Стихи — больных эмоций кавардак,
А вера — высшей Истиной владенье.
Поэту, скажем, хочется в бардак,
Но Истина глаголет: преступленье
Ходить к блядям. Лишь освященный брак —
Дозволенное с женщиной общенье.
Поэт — всегда бунтарь и еретик.
Религиозному — отвратен стих,
Греховным преисполненный дерзаньем.
Распутной музы преданный вассал,
Я иудеем правоверным стал.
Жизнь обернулась самоистязаньем.
II
Жизнь обернулась самоистязаньем...
Не оскверняясь строчкой ни одной,
Я молча любовался мирозданьем,
Которое раскрылось предо мной.
Исполненный любви ко всем созданьям,
Себя мне показал Творец святой,
Учил Торе, отметил обрезаньем,
Открыл всю пошлость суеты пустой.
Но как-то раз в великолепье Храма
Прокралась Муза — разбитная дама —
И повлекла еврея в свой барак.
Там обручились под хупой парчовой
Хмельная лира и шофар суровый.
Что за уродца породил сей брак!
III
Что за уродца породил сей брак!
На лбу — тфилин, а в пальцах авторучка.
До пояса — талит, а ниже — наг.
Анфас — кобель, а с тыла, вроде, — сучка.
Кричу себе: "Возьмись за ум, ишак!
Из Храма самовольная отлучка
К добру не приведет! Небесный Зрак
Все видит! Скоро будет нахлобучка!"
Я пару написал плаксивых строк,
Но не услышал их суровый Бог:
Он нечестивым брезгует стенаньем.
Я сам себя теперь порой боюсь:
Ведь противоестествен тот союз
Душевной смуты — с абсолютным знаньем.
IV
Душевной смуты — с абсолютным знаньем
Единства, как ни бейся, не достичь.
Лишь человек с болезненным сознаньем
Поверить может в этакую дичь.
Чтоб Бога соответствовать желаньям,
Власы натуры я стригу, опричь
Тех пейсов, что зовутся "возлияньем", —
Их должно холить, но никак не стричь.
Кашрут я соблюдаю и субботу,
О ближних проявляю я заботу,
Баржу мицвот1 влачу я, как бурлак.
Но в пик религиозного экстаза
Покой вдруг разбивается, как ваза.
Пришла беда — и я пишу, дурак.
V
Пришла беда — и я пишу, дурак,
Рифмуя к Богу множество вопросов.
Из Храма, пятясь, выползает рак,
Который был вчера еще философ!
Я, грешный, поднимаю белый флаг.
В алькове Музы свет интимно-розов.
На эту амбразуру только ляг —
И сразу в вечность канешь, как Матросов!
Скрипит перо, колеблется кровать...
Ну как тут святость мне не расплескать,
Тревожа Музу страстным лобызаньем!..
И, сдавшийся на милость сатане,
Пишу, пылая в адовом огне,
Стихи Творцу, исполнены страданьем.
VI
Стихи Творцу, исполнены страданьем, —
Прямое богохульство чужака.
И вправду ведь чревата колебаньем
В догматах веры — горькая строка.
Да можно ли словесным вышиваньем,
Где кровь на сгибе каждого витка,
Пронять Творца! И так Он подвываньем
По горло сыт
беспутного сынка.
И все равно — запоротым паяцем
Стенаю я:
— За что меня — по яйцам?!
Я — новичок Твой, Господи; простак! —
Долблю я слух Господень, словно дятел:
— За что меня мудохаешь, Создатель?!
За что?! — кричу. Но знаю я и так.
VII
— За что?! — кричу. Но знаю я и так.
За то, что медлил с духа созреваньем,
За то, что развалил свой шаткий брак,
Супруги занимаясь обузданьем.
За то, что дочку потерял, дурак,
Что не в ладах с отца высоким званьем;
Не привечал, бывало, бедолаг,
Не брезговал преступников собраньем.
Все это предусмотрено в Торе.
Так что ж глаза я возвожу горе,
Себя не утруждая покаяньем?
Мне ведом список прегрешений всех.
Известен и последний тяжкий грех,
За что отмечен новым наказаньем.
VIII
За что отмечен новым наказаньем,
Известно мне. И все же — в пальцах зуд.
Ох, чую я: достукаюсь писаньем,
Что раньше срока в морг меня свезут!
Как в лузу шар, меня одним касаньем
Стихи мои в могилушку вобьют,
И это будет честным воздаяньем
За лишний, за пустопорожний труд.
Так что ж спешишь в небытие, писака?
Неужто в жизни не хватает мрака?
Живи, лишь Божьей мудростью дыша!
Но зуд проклятый так же пальцы мучит.
Все подвывает, стонет и канючит,
Все вопрошает слабая душа.
IX
Все вопрошает слабая душа,
Все пользуется Музиным альковом.
Крахмальными простынками шурша,
Марает их кровоточащим словом.
Саму себя до праха иссуша,
В жару, в горячке, в полусне бредовом,
Все боли разом высказать спеша,
Она — как Йона в животе китовом.
Прости ее, Всевышний, за занудство!
Ведь жизнь ее и так — одно паскудство.
Не убивай больного мураша!
Не ставь в вину ей глупые вопросы,
Что бедная все задает сквозь слезы,
Привычным маловерием греша.
X
Привычным маловерием греша,
Душа моя в опасности великой.
Какого ожидать мне виража
От этой непослушной, полудикой —
И все ж моей души? К Творцу спеша,
Как перед Ним предстать с такой уликой?
Да Он не даст за дуру ни гроша,
Он сокрушит ее небесной кликой!
Поди там объясни Ему, что мы
Недавно только выбрались из тьмы,
Мол, неофиты мы, молокососы...
Я буду долго что-то сочинять,
Душа же — карандашик очинять,
Рифмуя к Богу праздные вопросы.
XI
Рифмуя к Богу праздные вопросы,
Гуляют души по Святой Земле,
Горланят, словно пьяные матросы
На черном, забубенном корабле.
Своих хозяев злые кровососы,
Как наркоманы, вечно на игле.
И среди них — огарком папиросы —
Моя душа, как светлячок во мгле.
В тела вернутся, одурев от зелья,
А после — плачут с горького похмелья,
Сконфужены, печальны и тихи.
— За что меня так больно бьет Всевышний?
Неужто Он меня считает лишней? —
А разум отвечает: "За грехи".
XII
А разум отвечает: "За грехи
Страдает человечество от века.
Сама же знаешь, сколько чепухи
В развратном подсознанье человека.
Так вот, душа: дела твои плохи.
Ты просто безнадежна, ты — калека.
Вот так в лесу трухлявый ствол ольхи
Ждет одного удара дровосека".
...Нет выхода! Куда теперь деваться!
Душа в стихах привыкла распинаться,
Чирикать в мир из-под родной стрехи.
И пусть судьбу свою считаешь адом,
Но коли ты отравлен этим ядом,
Ты обречен писать свои стихи.
XIII
Ты обречен писать свои стихи,
И ничего с собою не поделать,
Хоть знаешь, что насыпать шелухи
Пред Божьим троном — гибельная дерзость.
Уставши от рифмованной трухи,
Он может разом так тебя уделать!
Вот свистнет серафима от сохи
И разрешит тобою пообедать...
Ведь ты же знаешь, что тебе грозит!
Так неужели, поздний неофит,
Не можешь отказаться ты от позы?
Душа твоя во власти темноты.
Нет, неспроста всю жизнь рифмуешь ты,
Не удостоясь дара мудрой прозы.
XIV
Не удостоясь дара мудрой прозы,
Я все ж — религиозный иудей.
Ну а стихи — то старые занозы
В душе моей, больной душе моей.
Ее судьба, ее метаморфозы,
Суровый гнет Божественных идей...
Я принял Истины такие дозы —
Хватило б на десятерых людей!
Ну а стихи — постыдная привычка,
В дупле тоски
нахохленная птичка,
Уж и не знаю — друг мне или враг...
И в Храме, и в бараке я — при деле.
Вот только сердце бьется на пределе.
Стихи и вера... Вместе им — никак.
XV
Стихи и вера... Вместе им — никак.
Жизнь обернулась самоистязаньем.
Что за уродца породил сей брак
Душевной смуты — с абсолютным знаньем!
Пришла беда, и я пишу, дурак,
Стихи Творцу, исполнены страданьем.
— За что?! — кричу. Но знаю я и так,
За что отмечен новым наказаньем.
Все вопрошает слабая душа,
Привычным маловерием греша,
Рифмуя к Богу праздные вопросы.
А разум отвечает: "За грехи
Ты обречен писать свои стихи,
Не удостоясь дара мудрой прозы!"
1990