Елена Аксельрод

Елена Аксельрод

СТИХИ ИЗ КНИГИ "ЛИРИКА"

(Иерусалим, 1997)

*      *      *

Жизнь после смерти есть. Я умерла
И вот попала в вечность - город вечный.
Теперь я знаю, что скрывала мгла
Последняя и что сказал мне Встречный,
Последний в жизни той, когда осуждена
Была я на Эдем, который не заслужен,
Не выстрадан моим безверием досужим -
Ни этот грозный зной, ни эта тишина.

А Встречный говорил, что соль крута в раю,
Где персик да инжир свисают с ветки каждой,
Что буду мучиться неутолимой жаждой -
Хоть плоть свою сожгла, чем душу напою?
Живу внутри стиха, где между строк - песок,
Где юный Яаков - рубашка цвета хаки -
С Рахелью обнялся - их караулят маки,
И черный автомат, как пес, лежит у ног.

Зачем я в бестелесности моей,
Предвидя и в раю явленье Амалека,
В больную даль гляжу, где больше полувека
Жила, не зная, что в раю больней...

1992


*      *      *

Там, где сгорел Содом, едкие пятна окалины.
Отбушевавшее пламя зовет оглянуться назад.
В Мертвое море столбы соляные повалены,
Длинными льдинами, Арктикой белой лежат.

Жар застыл над горами, как Северное сияние.
Пахнет дымом и серой, черным хлебом
                                                               и домом,
Но между домом и мною такое же расстояние,
Как между маревом Арктики и красным дождем
                                                              над Содомом.

1992


*      *      *

Там на столе горой тетрадки.
В окне - последние лучи.
На темной лестничной площадке
Ищу забытые ключи.

От глаз чужих в квартире скроюсь,
Друг забредет на огонек.
Но зря в бездонной сумке роюсь -
Кефир, очешник, кошелек.

Сижу я, к двери прижимаясь.
Лифтер, храпя, подъезд хранит.
А там, внутри, не унимаясь,
Мой телефон по мне звонит.

1992


*      *      *
Ф. Я.

Сколько с тобой поменяли домов!
Сколько с тобой поменяли бездомий!
Этот, видать, предпоследний наш кров
Всех неожиданней, всех незнакомей.

Окон непрочных мелкая дрожь,
Комнаты две, две тоски, две кровати...
Нежность, что нежностью не назовешь,
Стала дороже прежних объятий.

Ключник-разлучник, усохшей рукой
Не отворяй нам последнего дома,
Не прерывай перегуд городской,
Не обрывай бормотание грома...

1993



*      *      *

" Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед..."
М. Цветаева

Полоумная старуха,
Побирушка на вокзале,
Не вино, а бормотуха
В замутившемся бокале.
Бормочу свои хореи,
Бормотухой заливаю,
Что славяне, что евреи -
Я тихонечко, я с краю.
А в башке, чугунной, пьяной,
Безысходно нежность тлеет:
Ночь течет на лес багряный,
Камень под луной белеет.

1993


ВЕТЕР В АРАДЕ

Сыплются листья, жуки, мотыльки.
Душная вьюга вдоль тротуара.
Вывалив мусор, несутся мешки,
Как угорелые, как от пожара.

Корки, окурки, стручки, кожура,
Бланки, квитанции, клочья рекламы
Пестрой трухою прочь со двора.
Бьется белье об оконные рамы.

Это мой день превращается в прах.
Это акаций вчерашнее пламя.
Еле держась на слоновьих ногах,
Пальмы размахивают ушами.

Ящеркой бывшая ветка ползет,
Ветошки листьев неся осторожно.
В сизой пороше дрожит небосвод.
Кажется, выжить, ожить невозможно.

Даль захлебнулась сухою волной.
Плюхнулась в комнату черная птица.
А петербуржец поет за стеной:
"... Хочется счастья добиться!.."

1994


МОЮ ПОСУДУ

Мою посуду, мою посуду.
Мне полюбилась эта работа.
Если сгребаю тарелок груду,
Значит, еда есть, вода есть и кто-то,
Севший за стол и в глаза мне взглянувший
И улыбнувшийся запаху пищи.
Значит, баркасик, почти затонувший,
Все не сдается и пристани ищет.

1994


НА ПОБЫВКЕ В МОСКВЕ

... О какой правоте? Я не знаю другой правоты,
Чем - с перрона в траву,
                                  и забыться, забиться в кусты,
Их дыханье вдохнуть,
                                   в глубину их нырнуть с головой.
Здесь тебя не услышит никто -
                                    хочешь плачь, хочешь вой,
Хочешь пой, хочешь детской влюбленной тоской
                                                                   захлебнись,
Возвращаясь к себе,
                               от себя, от другой, отвернись.
Здесь заплачешь - там слезы осушит
                                               безглазый хамсин,
И в объятьях сожмет, и вы снова один на один.
И все ближе закат. Раскаленная сковорода
Равнодушна к словам покаяния.
                                               Что за беда,
Там иль здесь тебя нет? Не печалься
                                            о завтрашнем дне,
Где дрожат жалюзи
                             на твоем ослепленном окне.

1994


*      *      *

В срединном неверном краю
                                  замыкался мой круг.
Там бледная рощица
                                  с ямбом неброским сроднилась,
Там мысль о Европе
                                  в чердачных картонках хранилась,
Поскольку семье не достался прабабкин сундук,
Заветный сундук, где надежды хранят на замке.
Какая Европа? Чернил бы, да хлеба, да краски,
Да печь растопить, да дверь растворить
                                                               без опаски.
А Запад -  в альбомах, в нарядном цветном далеке.
Но круг не замкнулся, и я проскочила -
                                                              куда?
Европа не рядом, а рядом шатер бедуина.
Под вечную землю подложена вечная мина.
Восток иудейский - вторая любовь и беда.
Я к морю спускаюсь, как прежде сходила к реке.
Все то ж снаряженье - анапест, хорей,
                                                           амфибрахий.
К молитве вечерней отроги меняют рубахи.
Восток или запад - лишь билось бы слово
                                                           в садке.

1994


ВО ДВОРЕ

Посудина зеленая, стальная,
Забитая отбросами в мешках.
Смотрю, как плечи слабые склоняя,
Старуха-нищенка тасует прах.

Кто право дал судить высокомерно
О тех, кого я вижу со спины,
О тех, кто в поисках полушки медной
По локоть в тление погружены?

Не лучше ль с небом повстречаться взглядом?
Невозмутимый свет - в глазах темно.
А кто-то во дворе, со мною рядом
Сквозь мусор видит золотое дно.

1995


*      *      *

Как собака сторожевая,
Конуру свою обживаю,
Я дожевываю, доживаю
День, обглоданный, точно кость.
Цепь тяну все куда-то вкось.

Как приблудная рыжая псина,
Увернувшаяся на бегу
От хозяина-бедуина
Что-то чую, сказать не могу.
И теперь одно - обезноживать
Между волчьих троп, меж овечьих,
Что темно, что давно - подытоживать
На подстилке, смежая веки.

1995


*      *      *

Две скобки - два числа:
Рождение - уход.
От койки до стола,
И дальше - в небосвод.

Пришел ты, как домой,
А циферки вдогон.
И вот уж - с глаз долой,
И вот - из сердца вон.

Ты на виду у птиц,
Ты в сердце облаков -
Меж просветленных лиц
Бесполых стариков.

1995


*      *      *

Московский плащ, забытый на перроне -
Не в Люберцах - в осеннем Вашингтоне -
Куда я, подхватив баул, бегу?
Я, сызмальства в чужом пиру хмельная,
Заокеанский поезд догоняя,
Зачем опять к чужому пирогу?

С пути, с причастности и с толку сбита,
Куда теперь, седая Суламита,
С баулом книг, с ненужным ремеслом?
Черно окно - ни леса, ни покоса.
Стакан и пирожок глядят с подноса
В ночном вагоне, в доме нежилом.

1996


ОКТЯБРЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ

Мише

Перламутровый воздух Коро,
Парк в тщеславьи осеннем неистов.
Разукрашен хитро и пестро
Раскаленной палитрой фовистов.

Меж оранжевых листьев шуршат
Кареглазые сытые белки.
Воспарив на каштан, шелушат
Октября золотые поделки.

А в подземке железо черно.
Там каким-то писцом ошалелым
Бесконечной стены полотно
Тьмы поверх размалевано белым.

Чем грозит эта жесткая вязь
В октябре, в мишуре, в пятнах света?
Многоликий поток, раздвоясь,
Нас влечет сквозь пинки турникета.

© 1992-1997 Елена Аксельрод. Все права защищены