"…ВСЯ ЭТА ПЕЧАЛЬ, ВЕСЬ ЭТОТ СВЕТ"

Камень Иерусалима... Порой мне кажется, что он вобрал в себя частицу яркого иерусалимского света и в зависимости от времени дня возвращает ее нам. Вот он со светлой желтизной, словно луч полуденного солнца задержался в нем и подарил ему свое тепло и свет, а вот с оттенком розового в лучах заходящего солнца, но опускается вечер, солнце медленно уходит за горы, и камень становится холодновато-серым.

О камне Иерусалима сложены легенды, ему посвящены стихи и проза, о нем писали путешественники, которым чудилось, будто он преследовал их и после того, как они покидали город. Горы, окружавшие Иерусалим, были без зелени, и серый их цвет властвовал надо всем. Американский писатель Герман Мелвилл, один из многих посетивших Иерусалим, уловил суть города и несколькими штрихами передал свои впечатления: "Город смотрит на тебя, как серый и холодный глаз с лица серого и холодного человека... Камни справа от тебя, камни слева от тебя, могилы из камня, каменные горы и каменные сердца".

Почему он сравнивал живших здесь людей с камнем, какой образ человека виделся ему в эти минуты? Жестоковыйного, сотворенного из твердой породы? Только такой и мог выжить на этой земле, пустынной, обескровленной долгими войнами.

Тот, прежний Иерусалим, где властвовал серый цвет камня, нам уже трудно представить. Камень больше не господствует над городом, стушевавшись перед зеленью деревьев и ярким нарядом цветов. Но, как и раньше, камень и яркий сильный свет солнца придают неповторимость облику Иерусалима, о котором так прочувствованно сказал поэт Йеѓуда Амихай: "Все эти камни - вся эта печаль, весь этот свет". Стихотворная строчка создает иной образ камня, и уже не холодом веет от него, но печалью, извечной еврейской печалью, что накопилась за годы изгнания в наших душах. Камень впитал ее и излучает, подобно тому, как он излучает свет.

Сказал царь Шломо в книге "Коѓелет" (в русской традиции - "Екклесиаст"): "Время скорбеть и время плясать, время разбрасывать камни и время собирать камни". И Раши, комментируя эти слова, пишет, что после разрушения Храма юноши Израиля были подобны священным камням, низринутым со своих мест.

А мне вспоминается Яаков. Шел он из Беэр-Шевы в Харан. Долго шел, но вот спряталось солнце, и он должен был заночевать. Вокруг были земля, небо и горы. Да еще камни. Взял Яаков один из них и положил себе изголовье, и именно здесь, на этом жестком ложе, привиделся ему сон о лестнице. Один конец ее опирался на землю, а другой уходил в небо. И ангелы Бога поднимались и спускались по ней. Вещий сон, который посылался не тем, кто спал на мягких подушках, а тем, кто слышал голос земли и ветра, был частью неспокойного этой природы - скал, камней и выжженной солнцем земли. Утром, когда Яаков проснулся, он взял камень, служивший ему изголовьем, поставил памятником и возлил на него оливковое масло. И, прощаясь с тем местом, сказал в сердце своем: "А камень этот, который я поставил памятником, будет домом Всесильного". И встал дом Всесильного через много веков, и в основании его была скала - краеугольный камень, камень мироздания, как говорит об этом предание. На нем был установлен Ковчег Завета - свидетельство Союза, заключенного Богом с нами.

Как не случайна в Танахе каждая встреча с камнем! От эпизода к эпизоду раскрывает она новую грань, ведет от внешнего к внутреннему, от физического - к духовному. И вновь на пути Яакова камень: глыба, прикрывшая устье колодца. Пастухи не могут сдвинуть его, пока не соберутся все вместе. "И было так: когда Яаков увидел Рахель... отвалил камень с устья колодца и напоил овец Лавана, брата матери своей. И поцеловал Яаков Рахель, и поднял голос свой, и заплакал".

Прекрасно в Яакове это сочетание силы с тонкостью души. Физическая сила - это скорее свойство Эйсава. Но именно Яаков словно меряется силой с камнем и побеждает. Камень... То он тяжелая глыба, прикрывшая устье колодца, то просто голыш, которым Давид, выпустив его из пращи, нанес смертельный удар Гольяту. Мы одухотворяем камень своей любовью или своей ненавистью, своей памятью или своим талантом.

Однажды в Иерусалиме я увидела лица, отображенные в камне. Нет, то не был памятник в привычном смысле слова. Скульптор Моше Сабати оставил память об уничтоженных еврейских местечках Польши в иерусалимском квартале Рамот Полин. Среди многих построек здесь есть один необычный дом, который возникает неожиданно, прячась в окружении гор, как будто им дано защитить его, прикрыть собою. Вытянутый, как лица на полотнах Модильяни, он кажется летящим в небо. Этот дом словно соединил в себе множество домов из штетла, тех, что давно ушли в небытие. Они прилепились друг к другу, как ульи, и теперь уже ничто не разлучит их. А вокруг, отделяя дом от проезжей дороги, - ограда из белого, хорошо обработанного камня. Но вот глаз твой различает совсем иной камень. Один, второй, третий... Они странно выделяются среди аккуратных, плотно пригнанных друг к другу одинаковых блоков. Эти камни обработала сама природа. Так иногда она придает причудливую форму корню дерева, речной гальке, засохшей ветке. Вначале, взглянув на камень, я ничего не увидела. Но вдруг на него упал луч солнца, и образ неожиданно обрел очертания. Это было лицо старика. Морщины прочертили линии на широком лбу, впалых щеках, выдавшемся вперед подбородке. В широко открытых глазах притаился страх. Все зависело от ракурса и от луча солнца. Стоило внимательно всмотреться в камень, и из сплетения линий, углублений, выпуклостей проявлялось лицо. Рельеф камня подсказывал художнику образ, кисть легким мазком довершала творение природы, но ты не знал этого. Ты видел только камень, который сохранил чей-то образ. На лицах застыли боль, тоска, отчаяние. Ты безошибочно угадывал, что хотел сказать скульптор, объединивший камни единым замыслом с домом, похожим на скопление пчелиных сот. И перед этим памятником Катастрофе под выцветшим хамсинным небом Иерусалима повторяла я строки из стихотворения "Камень" поэтессы Доры Тейтельбаум:
Память, в которой воспоминания землей засыпаны.

Гнездо, где сожженные птицы.
Молчания спресованные пласты.
Горы лет. Немоты
окаменевший вопль.

Особенно близка мне строка "Память, в которой воспоминания землей засыпаны..." О камнях разрушенного Храма она, о камнях, пролежавших два тысячелетия под землей и сейчас извлеченных на поверхность.

По одной из версий археологов, камни сбрасывали вниз изможденные голодом, пережившие ужас осады люди. И они падали, сорванные со своих мест, и погребали под собой мостовую, которая была частью улицы перед Храмом. Еще вчера камни лежали в основании Храма, олицетворявшего для народа святость, независимость, величие и красоту, но их участь была решена. Надолго. Почти на два тысячелетия.

Я видела эти камни в момент раскопок. Так случилось, что двадцать лет ждали археологи своего к ним возвращения. Двадцать лет отделяли последние раскопки у Западной стены храмового двора от их продолжения. И вот теперь огромные камни лежали на поверхности земли. На их телах пролегли глубокие морщины, земля въелась в них, поверхность потемнела, но они остались целыми и по-прежнему поражали своими объемами и мощью.

Бессловесные свидетели ушедших эпох, канувших в лету народов и государств, побед и поражений, заключенных союзов и нарушенных клятв, пережившие все и всех, ждали они нашего возвращения под небом Иерусалима, под жарким солнцем Масады, в плоти Храмовой горы и в сотнях других мест. Камню, символу материального мира, дано было стать хранителем памяти. И когда умерла Рахель, поставил Яаков камень - памятник при дороге. Пройдут века, но камень останется, потому что дана ему сила притяжения к земле, на которой он стоит.

Их судьба - отражение нашей еврейской судьбы. Только камень не знает боли. Не дано ему ощутить страдание души. "Если бы взвешено было страдание мое и бедствие мое на весы положено вместе с ним, тогда было бы оно тяжелее песка морского, оттого слова мои рвутся из горла... Разве сила моя - сила камней?" - вопрошает Йов Бога. И в ответ звучит Голос из бури: "Кто это омрачает мысль неразумными словами? Где был ты, когда Я основал землю? Знаешь ли ты, кто положил ей меру или кто простер над ней черту? Во что погружены ее основания или кто заложил краеугольный камень ее?"

Нет ответа Йову, как нет ответа и нам на вопрос о страданиях и Катастрофе...

Странная связь между человеком и камнем. Мы наделили его душой и сердцем и поем о нем в песне: "Есть люди с сердцами из камня, есть камни с сердцами людей". Рассказывают, что после кровавых арабских волнений тридцать шестого года англичане ограничили доступ евреев к Стене плача. И тогда Главный раввин Израиля Ицхак Герцог встретился с представителем британских властей, чтобы добиться изменения решения. Можно представить, что испытывал раввин во время разговора, если слова его вдруг прервались слезами. "Почему вы плачете, ведь это всего лишь камни?" - искренне удивился англичанин.

Ему не дано было понять еврейское сердце, проникнуть в глубину нашей памяти и чувств. Эти камни связаны с нами своей судьбой. Их каменную плоть растопили наши слезы. Они вобрали в себя тепло прикасавшихся к ним рук. Наша мольба и наши голоса разбудили их слух. Они несут частицу нашей души и потому остаются для нас живыми.

И невольно подумалось: они, эти камни, стали символом нашего возвращения. Его не раз предсказывали пророки. Их слова вселяли в нас надежду и поддерживали во времена самых тяжелых испытаний. Но, стоя на раскопках у Западной стены, я вновь и вновь вспоминала слова царя Шломо, которому было дано возвести Храм, предсказать его разрушение и пророческим взором увидеть собирание рассеянных. Разве не об этом его слова из "Коѓелета": "Время скорбеть и время плясать, время разбрасывать камни и время собирать камни"?

А мысль, словно завершая свой круг, ведет меня к Яакову. Но уже не на заре жизни видится он мне, а на закате, когда прошел весь назначенный ему путь и стоял у последней земной черты. То были минуты прощания с сыновьями, и те, окружив его, с трепетом внимали каждому его слову. Он любил их всех, но только Йосеф напоминал ему его самого, его молодость на земле Лавана. Он с нежностью думал о сыне. На его долю выпало много испытаний, но он выдержал их и остался тверд, как камень. Почему-то вдруг пришла к нему именно эта ассоциация. Не тот ли камень вспомнил он, что когда-то, на пути в Харан, положил себе в изголовье?.. Словно в твердости его было напутствие на всю жизнь. И, благословляя сына, произнес он: "Эвен Исраэль". Камень-твердыня. Из крепкой породы взят он, породы, которой под силу пройти через горнило страданий и не сломаться. И показалось Яакову, что, подарив Йосефу новое имя, заложил он камень в основание всего своего дома. Дома Яакова. Имя, символизирующее силу выживания, духовную мощь и вечную связь с Богом. Разве не назвали Бога мудрецы наши Цур Исраэль - Скала Израиля?

И, взывая к нам из дали веков, напоминает пророк Йешаяѓу в минуты, когда стоим мы на пороге испытаний: "Взгляните на скалу, от которой вы были отсечены".

© Лея Алон.