Михаил Яхилевич: "Я не боюсь в живописи говорить, что думаю"

Мария Михайлова

"Алеф", #9, 2006

Михаил Яхилевич Михаил Яхилевич

— Михаил, в Москве впервые прошла ваша выставка совместно с Меером Аксельродом, а в Израиле уже был такой опыт?

— Несколько лет назад там прошла выставка «Море, все то же море». Там — было море в работах Аксельрода начала прошлого века и в моих работах начала этого века. Так что опыт такой был, но большого ретроспективного проекта c представлением творчества сразу трех поколений семьи прежде не осуществлялось.

— Получилось все, что было задумано?

— Мне кажется, да. Весь путь нашей семьи теперь представляется гораздо яснее. Ведь произошла довольно парадоксальная вещь: Меер Аксельрод по образу мысли, по видению и по языку был еврейским художником — и всю жизнь прожил в России, а я, окончивший школу-студию МХАТ, много лет работавший здесь в русских театрах и сформировавшийся как русский художник, теперь живу в иудейской пустыне. Родной брат Меера — поэт Зелик Аксельрод, погибший в 1941 году в сталинской тюрьме, писал стихи на идише, а моя мама, поэт Елена Аксельрод, переводит стихи Зелика с идиша на русский и при этом живет в Израиле.

— Поэзия вашей мамы оказывает влияние на ваше творчество?

— Конечно. Художнику очень трудно преодолевать соблазн делать веселые картинки, дающие быстрый коммерческий эффект. Многие сейчас идут путем легковесности и доступности зрителю. Моя мама — трагический поэт и всю жизнь была такой. Она никогда не заботилась о легкой «печатаемости» своих стихов. И поскольку у меня перед глазами этот опыт, то я тоже не боюсь в живописи говорить, что думаю.

— Мне кажется, настроение ваших работ изменилось со времени вашей предыдущей выставки в Москве…

— Сначала в Израиле у меня был период веселый, эйфорический — я писал яркие еврейские праздники. Потом был период пейзажный. Потом был очень тяжелый период сложных событий и у меня, и в стране. Когда я писал «Стену в пустыне», то это тоже было все-таки географически привязано к Израилю. А теперь у меня такое ощущение, что надо найти для всего и для всех общие живописные образы, которые бы просто рассказывали о мире, об одиночестве, о человеке, о его соотношении с небом, с морем. Может быть, поэтому работы сейчас более лиричны и философичны…

— А над театральными проектами вы работаете?

— Сейчас меня больше увлекает работа над дизайном выставок, придумывание концепций, построение выставочного пространства. Недавно в Москве с моим участием была организована большая экспозиция, посвященная 90-летию «Джойнта».

— Как вам удается совмещать работу над картинами и организацию выставок?

— Когда занимаюсь организацией или дизайном, то совсем не пишу. А когда работаю над картинами, то месяцев пять — шесть каждый день работаю в мастерской и отключаю при этом все телефоны.

— На этой выставке некоторые ваши работы были объединены в диптихи и триптихи…

—  Мы сейчас живем в мире фрагментарном, распадающемся в нашем сознании. Хочется его собрать в какую-то цельную картину. Поэтому я специально стал разделять свои работы на несколько и вешать их с промежутками, при этом создавая некое целое. Думаю, это каким-то образом соответствует нашему сознанию. Сейчас уже не тот мир, когда художник мог спокойно сидеть и писать опушку леса. Если даже сидишь на опушке леса, то тебе прямо туда звонят по мобильному. Жизнь очень изменилась, но при этом море — все то же море, и небеса все те же. И задачи у человека те же самые. И переживания те же, и страдания… Только ощущение цельности теперь дается очень трудно.

— Несколько лет назад вы планировали международную выставку «Дистресс»…

— Дистресс — это длительное состояние стресса, в котором, мне кажется, пребывает сейчас каждый. Два года назад в Доме художника в Иерусалиме я организовал проект с таким названием. Участвовали художники из Израиля, Германии, Норвегии, России… Я считаю, очень важны совместные выставки, поддерживать связи между художниками и между всеми творческими людьми. Ведь во всем мире процессы едины. И то, что происходит с Израилем, очень «концентрированно», это происходит со всеми, только более «растворенно». Мне кажется, что вообще Израиль был замыслен как некая модель мира…