Jerusalem Anthologia
Names
Леонид Левинзон
Иерусалимский журнал


Хорошая абсорбция

Рассказ

Он женился на еврейке. Еврейке с большим задом и жадной, всасывающей влагой между ног. Про то, как они познакомились и их московскую любовь, нам ничего не известно. Может быть, он стоял в гардеробе шашлычной на Красной Пресне и она сдала ему пальто. Может быть, высокий и красивый, с рано седыми волосами он, привлечённый запахом роскошной, пышной женственности, пристал к ней на улице. Может быть. А может, и нет. Неважно. Важно, что эта еврейка Марина, взяв своего русского мужа и мать, кандидата биологических наук, из неясных побуждений жить лучше и любопытства, репатриировалась в страну благословенную, жаркую, текущую молоком, мёдом и фалафелем.

Одновременно с ним по тем же причинам репатриировались из разных мест пятьсот тысяч человек и плюс ещё две семьи: из города Красноярска — худая, истаявшая под сибирскими шубами, девица с родителями; и из Петербурга — строгая мама с великовозрастным балбесом-сыном.

Но пятьсот тысяч благополучно или не очень рассосались по стране, а эти три семьи, попытавшись найти что-нибудь подешевле, попали, сняв каждая по комнате, в новый, недостроенный дом хозяина Якова Леви, имеющий своим местоположением посёлок Бейт-Зайт около Иерусалима. Ни газа, ни света, ни воды вдоме при ближайшем рассмотрении не оказалось. Сам Леви, толстый и добрый,знаменитый негодяй, копался неподалёку, проводя жильцам свет на живую нитку от своего дома.

Отсутствие всего Марину с её русским Сашкой вообще не расстроило: они легко относились к жизни. Расстелив огромную кровать, она положила на неё своего мужа и немедленно принялась там весело скрипеть, в то время, как её учёная мать расставляла в собранный книжный шкаф подшивки “Юности” и “Науки и техники” за 1976-1985 годы. Расставив половину, кандидат биологических наук устала и пошла знакомиться к соседке.

— Здравствуйте, — сказала она с порога, — меня зовут Юля Николаевна, — не хотите ли купить “Герболайф” ?

— Нет, — ответила нервная, строгая соседка и очень утончённо взялась двумя пальцами за виски, — куда мы попали, куда мы попали... — Да сядь ты, наконец, не мотайся! — закричала на своего обалдуя-сына.

— А мне даже и нравится, — возразила Юля Николаевна. — Я чувствую здесь какое-то, прям-таки экологическое место. Горы, лес...

— Курятники..., — продолжила соседка и опять запричитала, — куда я попала, куда я попала...Я ведь работала в новой школе. Меня все уважали...

— А этого Якова я убью, — сказал сын соседки и, и взмахнув руками, соскочил с места.

— Пойдёмте ко мне пить чай, — пригласила Юля Николаевна, — моя дочь, Марина, вы знаете, у неё русский муж, тоже скоро м...м...м... освободится, и мы вместе подумаем, что делать дальше с нашим хозяином.

Но учительница ответить не успела. Раздался грохот, крик, и они выскочили наружу: Снаружи чёрный, с ястребиным лицом, испанский румын Рауль с грузчиками сгружал мебель. За его действиями наблюдала худенькая, большеглазая, беременная женщина.

Русские жильцы подождали, пока Рауль оценит обстановку, перехватили его с топором на выходе и, усадив рядом, приступили к обсуждению ситуации.

— Это что ж такое получается ? — С разбега кинула первый камень Юля Николаевна. — Я, доктор наук, в свои года должна мучиться без газа, без света и воды на святой земле из-за какого-то подлеца? Я не потерплю!

— Мамочка, так свет уже есть... — благодушно поправила Марина.

Юля Николаевна покраснела:

— Я фигурально выражаюсь, фигурально!

— Правильно, дело не в свете, — поддержала Юлю Николаевну учительница, — нас сюда звали, и вот он — результат.

— А вы что думаете? — спросил Марининого мужа сын учительницы.

— Да просто посылаю на х..., — басом ответил тот.

Все, кроме хихикнувшей Марины, остолбенели.

Через двадцать минут они, включая Рауля, через горы строительного мусора поднимались к дому хозяина.

Толстяк Яков с широкой улыбкой встретил их сам у порога:

— Какое счастье, — сказал, — что вы пришли. Пора, наконец, познакомиться

поближе...

— Н-нет! — Буквально воскликнула учительница. — Где наши деньги? Мы немедленно уезжаем!

— Если бы у меня были деньги..., — хозяин горько вздохнул, — эх... разве б я связался с Амидаром?

— Мы обратимся в суд!

— Обращайтесь. Даже дом мой записан на сына.

— Ваш поступок станет известен всему обществу, — пригрозила Юля

Николаевна, — учтите, среди нас есть люди с высшим образованием, вот я, например, биолог.

— Я очень уважаю биологию, — сказал Яков, — я вообще польщён. И господа, я всё-таки думаю, мы отлично поладим в дальнейшем.

Тут Рауль неожиданно побагровел, двинулся на Якова, и жена вцепилась в него обеими руками.


2

Адвокат, маленький, лысый человек в костюме, сидел в кресле и с любопытством смотрел на румяную, свежую Марину. В кабинете было тихо, прохладно. Шея адвоката была одета в галстук, на котором красовалось: “КГБ — секретная служба”.

— А что, забавный случай, — после некоторого молчания сказал адвокат, — как я понял, вы продолжаете там жить?

— Да, — ответила Марина.

— Съезжайте, и я займусь вашим делом. Суд мы выиграем, но деньги он не вернёт.

— Но нам не на что опять снимать квартиру, — растерянно сказал сын учительницы, — ведь мы заплатили за год вперёд.

— Значит я не займусь вашим делом.

Юля Николаевна, волнуясь, соскочила с места:

— Мы всё равно этого так не оставим! На свете есть справедливость, мы в конце концов в своей стране!

— Правильно, — радостно улыбаясь, согласился адвокат, — а теперь выйдите, мне надо работать.

Ошарашенные, они вышли, и по жаре, экономя шекели, пешком поплелись на автостанцию.

— Вот увидите, он ещё пожалеет, — сказала учительница.

Но ей никто не ответил.

Потом автобус, натужно гудя мотором, всё поднимался в гору меж посаженых деревьев, пока не остановился у въезда в мошав. В курятниках, стоящих один за другим у дороги, кудахтали предвечерние куры, жара немного спала и откуда-то дул лёгкий ветер.

На пороге их встретили испытующими взглядами Рауль с женой и совсем свежие жильцы — Фаня с мужем и их дочка Люся. Немножко бледная, но милая.

Увидев пополнение, Юля Николаевна очень обрадовалась:

— Как хорошо, что вы здесь! Теперь нас больше, и вместе мы будем бороться с нашим хозяином!

— Вы можете бороться, — сказала Фаня, — а мы уж как-нибудь сами разберёмся...

Забрала мужа и пошла внутрь.

Люся же, оставшись на крыльце, вытащила из сумочки длинную, тонкую сигаретку с коричневым фильтром и закурила.

— Я очень расстроена, — сообщила Марине, — ужасно. Просто руки дрожат от волнения. Так попасться! Это всё папенька, папенька мой наделал. Подмахнул не глядя.

— Знаешь, меня уже это так достало, — сказала Марина, — что больше об этом я разговаривать не желаю. — Посмотрела на часы. — Пойду-ка лучше ужин готовить, а то на моего Сашку после трахания такой аппетит нападает... Подмигнула опешившей Люсе и засмеялась.

Жильцы расползлись по квартирам, наступил вечер и окутал тёмно-синим дом с чернеющим провалом входа и весёлыми картинками окошек. Немедленно в темноте вышла Фанина семья и, крадучись, что б никто не слышал, пошла решать свои проблемы к Якову. А ещё позже появился Сашка и, ошибившись, загремел в дверь тёщи. Юля Николаевна это время сидела у учительницы:

— О, — сказала, — услышав стук, — точно зятёк с перепою дверь перепутал. Вы знаете, я его совершенно не уважаю. Интеллигентность в нём весьма проблематична, и Марина очень мучается.

— М да, — вздохнула учительница. — А я всё думаю, что теперь с нами будет?

Такую страну оставили, и ради чего? Что б познакомиться с Яковом? И ведь всё этот негодяй Горбатый развалил. У меня на Гражданке квартира была — загляденье.

— Не скажите, — возразила Юля Николаевна, — что касается меня, так я уже давно с Лениным не согласна.

Учительница было раскрыла рот, и тут выключился свет.


3

Ну что? Свет теперь регулярно гас каждый день. Просто с наступлением зимы в Ближней Азии похолодало, пошли дожди и с включением отопительных

приборов одновременно вылетали пробки. Небо снаружи густело тучами, гремело и молниями фыркало на землю. Недоделанная крыша не спасала, на чердаке скапливалась вода и, подтекая, обваливала штукатурку. Неугомонная вода также пробивалась и сквозь неплотные рамы, но дальше попадала в подложенные под

окна тряпки и безжалостно выжималась в вёдра. На крыше трепался под дождём и небом, пытаясь реять, гордый флаг Израиля.

Как раз в это время, разбрызгивая лужи, к дому пожаловали первые журналисты. По их следам и по тем же лужам другие журналисты, а потом светлый дядя из христианской общины. В результате в местной прессе появилась обличающая нравы статья под названием “Репатрианты в курятнике”. Над статьёй помещалась большая фотография, где на фоне дома стояла жена Рауля с её недавно родившимся ребёнком. Надпись же гласила: “Доктор биологии и мать — одиночка Фаня Зельцер в растерянности.” Излишне и говорить, как была возмущена этой публикацией Ирина Николаевна.

— И стоило учиться? — Теперь говорила она всем.

За этой статьёй появилась другая, на солидном английском языке. В ней объяснялось, что главной жертвой является всё-таки бедный Яков Леви, заключивший договор с Амидаром о постройке дома. В середине строительства у него кончились деньги, и Амидар послал своего партнёра на три буквы, не заплатив свою часть. В общем, такие дела...

Время неуклонно шло вперёд, лили дожди, ходили автобусы, выключался свет. Утром все бежали на работу, вечерами возвращались и закрывались в комнатах. Юля Николаевна целыми днями кушала за неимением покупателей свой Герболайф, из закутка Рауля раздавался непрерывный плач ребёнка, а у Марины округлился живот. Как раз в это время папа Люси сделал обрезание. Теперь, восстановив свою связь с еврейским народом, он выходил обязательно в кипе и подолгу стоял на входе, чуть расставив ноги и одной рукой оттянув впереди порезанного места ширинку, дышал еврейским свежим воздухом. Лицо его было одухотворенно и задумчиво. В один из дней он остановил проходящего мимо сына учительницы и сказал нравоучительно, показывая на ребёнка Рауля в коляске:

— Всё неизгладимее становится детство, когда мы скатываемся в пропасть прожитых лет. Видел я многое, Володя, но считаю, наша сущность, наше призвание — быть евреями.

Поражённый таким откровением, сын учительницы потоптался на месте и с уважением спросил:

— А в синагогу вы ходите?

— Вот заживёт, пойду, — сказал папа Люси, — меня вообще-то Кабала интересует. Неизгладимо чувствую, понимаете ли своё призвание...

Тут из своей комнаты выглянул Рауль и пригласил Володьку в гости.

— Выпей за моего сына, — сказал, — три месяца ему! Можешь?

Кстати, надо отметить, что именно Рауль евреем не являлся. По его словам он был лётчиком, а пока просто временно работал по уборке. Соседям Рауль объяснял, что вот немного подкопит денег, поедет в родную Румынию, купит себе там самолёт и облетит на нём земной шар.

Сейчас же он сидел на стуле в жарко натопленной комнатке и счастливо улыбался. Тоненькими кусочками нарезанное сало лежало перед ним на тарелке и рядом с готовностью два стаканчика наполненных. Жена Мария завезла коляску и взяла ребёнка на руки: гули-гули...

— Ну, — Рауль поднял свой стакан, — будем!


4

И выпал снег. Он шёл целую ночь и белой шапкой накрыл Иерусалим. Попадали деревья, порвались провода и замёрзли дороги. Счастье было необыкновенное.

Юля Николаевна среди всех оказалась самой умной: она единственная перед отъездом не продала зимние вещи, и теперь, одевшись в толстую шубу и высокую норковую шапку царицей чопорно прохаживалась около дома. Только стёкла очков поблёскивали.

Ещё и дочь пилила:

— Я же тебе говорила, что здесь зимы холодные...

Вместе со снегом в дом пришёл белый — белый кот с глазами, как электрические лампочки. Он устроился жить на чердаке и оттуда освещал густыми тёмными вечерами покарябанный коридор. При удаче его можно было дёрнуть за свешивающийся над дверью учительницы хвост — и тогда раздавался звонок и

обиженное мяуканье. Потихоньку к нему все привыкли и начали кормить.

А вот с Люсиным папой случилась неприятность. В одну из святых суббот после нескольких часов приобщения в синагоге, он вышел на её порог и, забывшись, закурил. Что произошло дальше, он так и не рассказал, но по-видимому, было что-то неизгладимое, так как в ответ на расспросы очень смущался и как-то неопределённо бормотал:

— Религия — палка сложная. Кабала, сами знаете...

Его Фаня так и не сошлась ни с кем, а при виде Юли Николаевны, отворачивалась и, скрываясь у себя в комнате, со всей силой хлопала дверью —

показывала характер. Сама же Люся, может даже в пику родителям, подружилась с учительницей и теперь, вечерами, сидела у неё под жёлтым торшером, направив мёрзнущие ноги к дующей теплом печке и поверяла ей сердечные тайны:

— Г — гад! — Рассказывала возмущённо. — Ведь даже пирожинкой, пирожинкой не угостил. А потом, знаете...

— Как же так можно! — Ахала учительница. — Что за нравы!? Так вести себя с девушкой!

У Марины живот рос уже не по дням, а по часам. И дядя из христианской общины, патронирующий дом с момента появления статьи. Привёз ей чудесные одежонки для будущего малыша. А вот с мужем у неё начался разлад: он пил.

Вообще это странно: в Израиле — и пить. Страна всё-таки тёплая (снег вскорости растаял), вроде причин нет? А вот он — пил. И чем дальше, тем больше. Приходил домой очень поздно, пьяный, и бухал в дверь кулаком:

— Пусти — и — и... Пусти — и — и...

Марина начала прятаться. То у мамы, то у учительницы. А весной приехала за ней скорая и увезла рожать.

После рождения ребёнка Сашка держался несколько дней — Марина ходила счастливая. А потом опять сорвался. Да так, что уволили с работы.

— Думаешь, чего я пью, — сказал он как-то Раулю, — обидно мне. Ребёнок-то не мой. У неё и в Москве кто-то был. Я ещё с ней разберусь...

Марина собрала вещи, взяла ребёнка, деньги и исчезла. Вместе с ней исчезла её мама. А тем временем генерал Шарон поставил жестяные сарайчики для русских евреев на окраине Иерусалима, и министерство Абсорбции объявило на них запись. Наши герои прибежали туда первыми.


5

Прошло шесть лет. И ничего не изменилось. Войну Израиль так и не выиграл. Но и мир не заключил. Вот только такого снега больше не было.

Юля Николаевна занялась общественной деятельностью: возглавила комитет

под названием: “Отпустите нашего Лернера!” — Она всегда была очень деятельной.

Учительница съездила в Россию и вернулась оттуда притихшей и даже какой-то растерянной. Сын её стал религиозным, у Марины третий муж, а вот Люся, бедная, до сих пор одна. Сашка же спился окончательно.

Что касается остальных: Фаня с мужем получили Амидар в Араде, Рауль устроился работать в гараж, а в свою Румынию ездит раз в год, показывает ей сына.

Главный же виновник, Яков Леви, до сих пор судится с Амидаром, и дом стоит недостроенный...

Вот так.

До конца века оставалось всего три года.

Иерусалим, 19.09.97